— О, очень верносно. Ты всегда смелее меня была.
— Перестань, ты всегда хладнокровнее себя ведешь. И рука у тебя тверже…
Споря и хихикая, вышли к городской стене. Восточные ворота были открыты, толкался народ, веселые стражники вопили про какой-то праздничный сбор. С хуторов в город двигалось на диво много повозок, и хуторяне щедро делились с победителями мертвецов домашним пивом. Девушкам пришлось уклоняться от знакомства сначала с лохматыми хуторскими парнями, потом с лихим усатым десятником. Кое-как выбрались за ворота на Конгерскую дорогу.
— Праздник — благоухание подкисшее, но приятственное, — заметила Лот-Та.
— Это — пиво. Не стража, а какие-то пьянчуги из таверны.
— Мы пьянчугам прельстительно выглядим?
— Еще бы, они сейчас и йиену в юбке комплементами осыпят. Экие веселые.
— Последовательность пива? А мы еще не пробовали таковский напиток.
— Мы с тобой и так дурные. Нас с глотка ширитти тогда так закрутило.
— Безумная ночь была, — вздохнула Лот-Та. — Может, нам не нужен Жозеф? Будем любить его со стороны. С ним рядом и без постели хорошо. Верно ведь?
— Верно-то, верно, только уж очень мне хочется у него на шее повиснуть. Прямо сводит меня всю, когда он близко стоит. И я жутко трусить начинаю. У тебя ведь тоже так?
— У меня еще отвратительнее. Если близко, я и слова толком сказать не могу. И потом, мне не только на шее повиснуть хочется. Я — плотская. Поэтому ты ему больше нравишься. Как милая саговая сказительница.
— Вот, вразуми тебя стурворм, опять на новый круг сворачиваешь? Я, кроме того, что изредка рифму пытаюсь сплести, еще с мертвяками тесную дружбу вожу. Уж что здесь прельстительного? Вот у тебя ноги замечательно красивые.
— Что ноги? С мертвыми я не меньше тебя вожусь, разве что управлять ими так верно не умею. А у тебя улыбка такая, что сразу поцеловать хочется.
— Улыбка в постели без надобности, — Рата вдруг резко остановилась. — А скажи-ка мне, Чучело — с каких это пор ты так правильно говорить стала?
— Это от страха. Ужасность на меня так действует, — смущенно сказала сестрица.
— Ты кому врешь?! — Рата ухватила подругу за кофточку на боках. — Чучело, да это я в полной ужасности. Ты где такое комедиантство подцепила?
— От тебя, — сердито заявила Лот-Та и потупилась. — Нет никакого комедиантства. Я когда с тобой, и ни о чем не думаю, слова не забываю и не путаю. Ты же меня сама учила. Что ж я, окончательно тупая? Только если я сразу о многом думаю, мигом перепутанность начинается. Я не нарочно. Почти не нарочно. Пока я чужачка, пусть людей моя речистость забавляет. Они снисходительность проявляют. И потом, мне нравится, когда улыбаются.
— Ага, особенно когда они улыбаются, не зная, что ты над ними смеешься. Ну, ты стерва!
— Не для тебя, — жалобно сказала Лот-Та. — И я правда еще путаюсь. Но я тебе не врала. Мы, когда вдвоем, и так друг друга понимаем. Говорить почти необходимости нет. Ты просто не замечающая.
— Я о-го-го какая замечающая. Мне нравится, что мы и без слов понимаем. Это, наверное, из-за магии. Но мне совсем не нравится, что я не могла понять, отчего ты самые простые слова путаешь.
— Рататоск, я не нарочно! Я всему мгновенственно выучиться не могу.
— Да я поняла, что ты только наполовину нарочно. Вон, Бом, иной раз, тоже нарочно шепелявит. Но ты-то похитрей.
— Дитя… — потерянно сказала Лот-Та.
Сестрица поцеловала ее в щеку:
— Ладно, забавляйся, как тебе нравится. Не всем же стихоплетством баловаться. Но со мной за каждую неправильность «воспитание» получаешь. Фирштейн-вирштейн?
— Справедливо. Но я над тобой никогда не смеялась.
— Пошли уж. Сейчас Дурень над нами вволю позабавится.
Скала-катамаран торчала в бухте, не отличимая от других утесов. Стоял штиль, волны с едва различимым шуршанием накатывались на узкую полоску пляжа и мешанину прибрежных камней. Девушки полюбовались на фальшивую скалу.
— Помнишь, как мы его первый раз увидели? У него тогда паруса солнцеватой розовостью горели.
— Чучело!
— Виновата. Розовым солнцем. Ничего красивее нет, чем «Квадро», идущий на всей парусности.
— На всех парусах. Спускаемся?
— Оробелость имеется? У меня тоже. Отступаем?
— Поздно. Витамин нас уже углядел.
Над «скалой» взмыла быстрая тень и без промедления направилась к берегу.
Волны укоризненно шуршали. Рата стащила башмаки и носки и ступила в холодную воду.
— Думаешь это прельстительно — босиком шлепать? — с сомнением спросила сестрица.
— Да мне наплевать. Если он меня такую, как есть, не хочет, пусть уж и нарядной не прельщается. Иное дело, если он нас все-таки любит. Тогда придется из кожи вылезать, но соблазнительными быть. А то надоедим.
— Справедливо, — согласилась Лот-Та и села, чтобы разуться.
— Не успеешь, — заметила Рата. — У тебя сапоги сильно шикарные и узкие, а наш Дурень уже глаза продрал и в лодку садится.
Рата бродила по воде, поддерживая подол, и думала, что без моря и несколько дней жить как-то странно. Лот-Та смотрела, как приближается лодка. Витамин, рассевшийся на обломке скалы, одобрительно покаркивал — намекал, что самое время рыбалкой заняться.
— Знаешь, Чучело, а подсекать нашего милорда дело все-таки недостойное.
— Другой способ имеется?
Рата вздохнула. Иного способа не придумаешь. Девушка принципиально повернулась спиной к приближающейся лодке и принялась разглядывать берег. Откосы обрывистого берега покрывали десятки тропок и промоин, словно нарочно пробитых во всех направлениях.